В одной из своих наиболее значимых работ 1990-х г. президент американского Совета по международным отношениям политолог (в прошлом дипломат) Р. Хаас – тот, кого порой называют «серым кардиналом «глобализма», не иначе, как пророчески писал, что в скором будущем легко будет представить схватку Соединенных Штатов и Китая из-за Тайваня, Соединенных Штатов и России по поводу Украины, Китая и России из-за Монго-лии или Сибири, Японии и Китая по региональным вопросам. Но еще более вероятны конфликты, в которых вовлечена одна из великих держав и средней величины противник (выделено нами. – В.Р.)» [1].

Возможно, он был одним из первых провозвестников асимметричных конфликтов, столь зримо и «громко» заявляющих о себе уже в наше время на мировой арене. И, кстати сказать, уже к началу 2000-х гг. данная проблематика нашла свое освещение в специальной литературе (в той же американской, например) [2].

Это не помешало Р. Хаасу подчеркнуть превосходство своей страны над потенциальным противником, заметив, однако, что США надо «подтянуть» свою имперскость. И они сделали это еще в далеком 1991 г., «наказав» Саддама Хусейна за оккупацию им Кувейта. Формально сделали они это после объявления ООН бойкота Ираку, заручившись поддержкой многонациональной коалиции. Как полагает ряд экспертов, события 1990 – 1991 гг., сопровождавшиеся военной акцией в Персидском заливе, стали первым крупным вооруженным конфликтом регионального масштаба эпохи развала биполярного мира [3].

Повторимся: речь идет именно об асимметричных двусторонних межгосударственных взаимодействиях. Это ситуации, когда взаимодействуют, с одной стороны, кто-либо из представителей клуба великих держав, но чаще всего только такой игрок, как сверхдержава, а с другой – крупный игрок регионального или субрегионального масштаба с явной претензией на «верховный» статус, по крайней мере, в пределах своего региона. Или, как вариант: оппонировать кому-либо из великих может в принципе и обычное («малое») государство, но для этого у него должно быть сверхнормальное развитие одного из базовых компонентов потенциала (военного или экономического, обладание каким-либо стратегически важным ресурсом и т.д.), а заодно с этим – и умело выстроенная (кстати сказать, тоже асимметричная) стратегия политических действий. В этом случае мы имеем дело с особого рода феноменом в мировом геополитическом пространстве (МГП). Дело в том, что кризисно-конфликтный комплекс хоть и воз-никает на мезоуровне мировой системы и затягивается порой в тугой «узел противоречий», но привязать его только (и исключительно) к региональному уровню МГП нельзя, т.к. он явно выходит за его рамки... Выходит на глобальный уровень.

Но в любом случае, такого рода межгосударственное взаимодействие предполагает резкую поляризацию сторон и их бескомпромиссность. Иначе говоря, их поведение можно квалифицировать как склонность к «абсолютным» конфликтам, не допускающим каких-либо форм институционализации при выяснении отношений с противоборствующей стороной. Слово «конфликт» здесь – ключевое. Это значит, что мы имеем дело с ситуацией хорошо организованного (с обеих сторон) и очень жесткого противоборства акторов, осознающих противоположность своих основополагающих интересов; противоборства, цель которого, выражаясь словами классика мировой конфликтологии Д. Горовица, состоит в достижении каждым из них определенных преимуществ и одновременно с этим в нейтрализации или элиминации своего соперника или даже в нанесении ему непоправимого ущерба [4].

Интересно, однако, что в качестве фигурантов с низким рангом в двусторонних конфликтах асимметричного типа фигурируют не только государства, но и игроки иного плана. Чаще всего у авторов, пишущих на данную тему, на этом поле фигурируют внетерриториальные (сетевые) акторы типа «исламских партизан» (разного рода террористические группировки и организации). И в этом есть свой резон. Сошлемся в данном случае на мнение такого авторитетного специалиста, как М.М. Лебедева. Она справедливо указывает на то обстоятельство, что в конце ХХ в. и в начале нового тысячелетия, наряду с классическими межгосударственными (правда, значительно уменьшившимися количественно) конфликтами, на первый план вышли конфликты внутригосударственные, многие из которых в силу своей сложной природы получили название конфликтов идентичностей. Вместе с тем стали очевидными и новые типы политических конфликтов. М.М. Лебедева пишет в этой связи: «Нанесение удара террористической организации Аль-Каида по территории США 11 сентября 2001 г. явилось политическим вызовом неправительственного образования сильнейшему в военно-политическом и экономическом отношениях государству в мире, которое стало символом государственно-центристской системы мира (не случайно удары были нанесены по Всемирному торговому центру и Пентагону). <...> В принципе США здесь не исключение. Оборона любого государства веками выстраивалась так, что его потенциальным противником выступало другое государство. Внутренние угрозы были характерны скорее для слабых государств и вели к переворотам или дестабилизации. После 11 сентября 2001 г. это оказалось не так: стало очевидным, что “нападению изнутри” подвержено любое государство, в том числе и самое сильное». И далее: «В связи с угрозой международного терроризма, а также появлением возможности (следствие научно-технического прогресса) у небольших государств создавать угрозу крупным государствам появляются новые термины – асимметричные угрозы и асимметричные конфликты.

Конфликты США – Аль-Каида, Великобритания – Аль-Каида представляют собой примеры асимметричных конфликтов. Асимметричным конфликтом является операция многосторонней коалиции в Афганистане в 2001 г., а также операции США в отношении Ирака в 2003 г., поводом для которой послужили подозрения в производстве Ираком оружия массового уничтожения» [5].

В этом же ключе следует рассматривать и летнюю кампанию 2006 г. Израиля против «Хезболлы», т.е. не военные действия одного государства (Израиля) против другого государства (Ливана, правительство которого слабо контролирует, если вообще контролирует, свою территорию), а военные действия достаточно сильного государства не с таким же, как оно, формально равноправным субъектом международных отношений, а с сетевым актором, который, правда, в известной мере институционализирован, поскольку эта партия (она же военная группировка и благотворительный фонд) представлена в политической системе современного Ливана. Что сказать? Очень верная мысль – в целом и очень точное наблюдение – относительно конкретного случая.

Однако это уже детали. В данном случае нам хотелось бы подчеркнуть другое – специально оговорив то, какой смысл мы вкладываем в оба эти (ключевые для нас!) понятия: «асимметричные конфликты» (АК) и «острые асимметричные конфликты (ОАК)». Итак, во-первых. Асимметрия заключается в том, что у игрока, занимающего более высокое место в мировой табеле о рангах неизменимо больше возможностей навязать свои правила игры и в итоге решить конфликт в свою пользу. Никуда не деться: сказывается разница в потенциалах стран, а стало быть, и в их совокупной силе (мощи). С нашей точки зрения, это частное проявление закона геополитической гравитации (как противоположности общеизвестному закону физической гравитации) [6].

Согласно этому «закону», в МГП: а) все самое «тяжелое», сильное и крупное находится «наверху», а все самое «легкое», слабое и «малое» располагается «внизу», причем по мере удаления от «вершины» число элементов «миро-вой координатной сети» (читай: государств) увеличивается; б) чем «тяже-лее», сильнее и крупнее актор, тем более заметна его роль в мировых делах и тем более высокий статус он занимает в мировой табели о рангах; в) на самом «верху» МГП находится сверхдержава, обладающая наибольшим геополитическим пространством в мире (это самый высший слой МГП как своеобразного «слоеного пирога»; границы этого «супербольшого прост-ранства» совпадают с общепланетарными границами МГП, хотя и не про-низывают его полностью); г) чем ниже уровень МГП, тем больше число местных лидеров – государств, образующих «ядра» в рамках своих «Больших геополитических пространств»; д) каждое из этих «ядер» обладает собственной «радиацией», т.е. способностью «облучать» все располагающиеся внутри его «Большого пространства» государства, причем посылаемые им «лучи», как правило, слабеют по мере приближения к периферийным зонам и границам этого пространства; е) «меньшее» по объему геополитическое пространство находится в «большем», объемлется им (как в матрешке), каждое из них при этом организовано по вертикальному принципу и что еще характерно: регулярность и интенсивность «излучения» идущего от «ядра» в направлении периферийных зон, плюс многоканальность этого «излучения» – гарантия плотности, или связности того или иного «Большого пространства».

В то же время в ситуации явного неравенства сил и средств вовлеченных в АК акторов налицо желание более слабой сторон хоть как-то противостоять этому. Отсюда известная нестандартность ее действий: гибкое маневрирование, поиск разногласий в стане противника, создание коалиций с другими «слабыми» (или каким-либо одним – но другим – «сильным»), присоединение к «врагу» своего «врага», обращение в вышестоящую международную инстанцию (скажем, в ООН) и т.д. [7].

Говоря, скажем, о логике действий сетевого сообщества радикальных исламистов – ведении асимметричных боевых действий против сил «западного миро-порядка» путем нанесения противнику внезапных точечных ударов, С.Б. Переслегин пишет, что тем самым реализуется концепция так называемого насыщающего террористического нападения. Расчет здесь только один – заставить Запад, даже не взирая на его техническое и военное превосходство (речь, конечно, идет прежде всего о США), перейти к стратегической обороне, что для политической системы неоимперского типа, претендующей на мировое господство и основанной на экспансии, означает не что иное, как поражение [8].

Фактически это логика тотальной войны, поскольку «сетевики-партизаны» стремятся стоять «до последнего» (читай: до последнего представителя противостоящей стороны, к которой они относят всех, кто «не с ними»). Во-вторых. В ситуациях, когда налицо острая фаза АК, главные действующие лица (прежде всего, естественно, более сильная сторона) демонстрируют арсенал средств борьбы, в котором есть все, что угодно, все возможные несиловые и силовые способы воздействия на противника, за исключением (пока) использования средств прямого, т.е. непосредственного военного противоборства. Иначе говоря, налицо открытый конфликт, который находится на грани перерастания обычных средств борьбы в настоящие, в прямые военные действия. Но, по сути, это та самая новая война «гибридного» типа, о которой (как о замене обычной войны) уже не первый год всерьез говорят эксперты и политики. Но что интересно при этом: обе конфликтующие стороны (в большей мере, опять-таки, более сильная сторона) не очень-то заботятся о том, чтобы использовать возможности так называемой кризисной дипломатии. Под ней обычно понимается тщательно продуманная деятельность со стороны того или иного участника международного общения (или группы таковых), озабоченного развитием событий в ситуации кризиса двусторонних отношений; совокупность шагов, которые то или иное государство предпринимает в направлении снижения напряженности, вызванной кризисом двусторонних отношений с более сильным игроком. Тем более если это влечет за собой серьезные последствия для ослабления его безопасности и усиление региональной или международной напряженности.

Одним словом, налицо как раз ситуация, которая теоретически была очень точно описана той же М.М. Лебедевой. По ее мнению: «Несмотря на резкое ухудшение в отношениях, кризис, тем не менее, не обязательно влечет за собой войну, – указывала она. – Одним из примеров здесь служит опять же Карибский кризис 1962 г., когда взаимоотношения СССР и США все-таки не переросли в вооруженные столкновения, а в итоге – новую мировую войну, хотя ситуация и была крайне острой. Однако возможен и другой вариант развития событий, а именно, когда стороны все сильнее начинают проявлять враждебный характер по отношению друг к другу,  тогда за кризисом (переломной точкой) следуют вооруженные действия и далее развязывается вооруженный конфликт»» [9].

Что и говорить: перспектива – не из приятных! Но, увы, это то, что «сопровождает» сегодня АК на двусторонней основе. В качестве наиболее показательных примеров ОАК в современных условиях можно привести конфликтный узел вокруг Ирана и его ядерной программы (ЯП), инициированный некогда США и вновь (их же усилиями!) обострившийся, жесткое противоборство Вашингтона с КНДР (по поводу уже ее ядерных разработок и испытаний) и чуть менее острое, но типологически такое же конфликтное взаимодействие со «строптивой» Венесуэлой. Ниже речь пойдет о первом из перечисленных АК.

О его природе и генезисе мы уже писали в более ранних своих работах [10, 11, 12]. Напомним в этой связи, что иранский «узел противоречий» уходит корнями в далекое прошлое. Его родословную можно вести с момента совершения в Иране исламской революции и прихода к власти в этой стране фундаменталистов во главе с аятоллой Хомейни (1979 г.), когда резко разладились ирано-американские отношения, не улучшившиеся даже после освобождения заложников из посольства США в 1981 г. Можно сказать, что так начиналась первая фаза данного АК. Вторая началась после событий 11 сентября 2001 г., когда Тегеран был обвинен во всех смертных грехах, в пособничестве международным террористам, экспорте религиозного экстремизма и т.д. и т.п., после чего последовало его причисление к так называемой оси зла (январь 2002 г.).

Очередная эскалация конфликта (читай: третий его этап) выпадает на вторжение США в Ирак и размещение ими военной инфраструктуры в непосредственной близости от границ Ирана, что мотивировалось не только стремлением ликвидировать режим С. Хусейна, но и преподать урок Тегерану за его излишнюю строптивость в ядерных делах и независимую внешнюю политику на мировой арене. Начало четвертого этапа конфликта можно датировать весной 2006 г., когда была создана «шестерка» посредников (в составе пяти постоянных членов СБ ООН: России, США, Великобритании, Франции и Китая + Германии), которая была призвана разрешить кризис вокруг иранской ЯП. Стартовавший после этого переговорный процесс был длительным, асинхронным, со срывами и периодическим обострением обстановки, но все же он более-менее удачно завершился в 2015 г. Однако эйфория международного сообщества продлилась недолго – всего каких-нибудь два года и ныне мы имеем ситуацию нового обострения данного конфликта. Иначе говоря, началась его пятая фаза (фаза эскалации), связанная с выходом Вашингтона из соглашения по иранской ЯП и анонсироваием нового пакета санкций против Ирана.

В данной статье мы сосредоточим свое внимание именно на этой, последней по времени возникновения, фазе затяжного конфликта США (и стоящего за их спиной Израиля) с режимом аятолл. Помимо этого, мы хотели бы акцентировать внимание на том, к каким последствиям в плане региональной и международной безопасности может привести дальнейшая эскалация напряженности вокруг Ирана и его ЯП в контексте общего обострения геополитической ситуации на Ближнем и Среднем Востоке. И еще. Данную статью следует рассматривать как логическое продолжение того разговора о «Великом Пятиморье» как геополитически расколотом пространстве, который мы начали на страницах журнала «А-фактор» в своей предыдущей статье 13.

Можно сказать и так, что это существенное дополнение к тому материалу. Итак...В 2015 г., когда сделка по иранской ЯП с большим трудом, но все-таки состоялась (тогда в Белом доме был другой президент – Б. Обама), она подавалась как крупнейшая победа международной дипломатии. Ведь ее результатом стала договоренность сторон о том, что Иран берет на себя обязательство раз и навсегда отказаться от военной ЯП, а Запад (во главе с теми же США) начинает поэтапное снятие наложенных на Тегерана ранее санкций. Сам факт подписания такого серьезного и давно лелеемого соглашения поначалу вызвал необычайное воодушевление, хотя невооруженным глазом было видно, что сделка носит неравноценный характер, в силу чего в скором будущем может быть использована для политического шантажа и давления. Эти опасения оправдались: не прошло и двух лет, как стороны США были озвучены угрозы в адрес Ирана. И хотя те же США были членом группы международных посредников, они и тогда (во время трудного переговорного процесса с Ираном) не очень-то тянули на роль третьей стороны, а уж после его завершения, да еще после смены власти в Вашингтоне, и подавно...Они просто-напросто резко сменили роль посредника на роль заинтересованной стороны. Подобное поведение лидеров страны, мнящей себя неким «Градом на Холме», давно никого не удивляет, ведь для циничных и без меры прагматичных США такая тактика является обычным делом 14.

В отношении, конечно, «неугодных» им государств и/или политических режимов. Базовая установка официального Вашингтона на единоличное применение силы в отношении «неугодных», «изгоев» и пр. (пусть и в максимально «мягкой» ее форме), установка на диктат за последние годы практически не изменилась. Как это было при «неоконах» во времена правления Дж. Буша-мл. или позднее – в бытность правления Б. Обамы, так есть и сейчас...Да, безусловно, США не любят, когда им напоминают о том кровавом следе, который они оставили на Балканах (буквально «перепотрошив» бывшую Югославию), в Афганистане и Ираке; да, они болезненно реагируют на обвинения в поддержке, помощи (прямой и/или косвенной) взращенных ими ранее исламистских группировок и организаций; не желают они признать также свою неприглядную роль в появлении ИГИЛ (виной чему разрушение саддамовского Ирака и постконфликтная реабилитация этой страны с однозначно отрицательным результатом). Одним словом, признаваться в своих грехах США не горят особым желанием. С них, как говорится, как с гуся вода, а амбиций и спеси – хоть отбавляй! Удивляться этому, однако, не приходится, поскольку за всеми шагами, действиям и помыслами официального Вашингтона стоит вполне определенная философия. Предпосылки ее сложились уже давно и продолжают оставаться в силе по сей день. Какова же она – эта самая философия?

Фиксируя то важное обстоятельство, что вектор американской политики после распада Советского Союза стал приобретать отчетливые черты агрессивной глобализации и монологичности, российский этнополитолог Д. Халидов, обращает внимание на то, что США вознамерились «переформатировать» мир, навязать другим странам и народам свою цивилизационную модель развития, свою модель жизнеустройства. «Суперцель» была поставлена вполне конкретно – установить тотальный (хотя напрашива-ется другое определение – тоталитарный) режим неолиберального толка во всем мире. Отсюда жесткая монологичность вместо диалогичности, отказ от принципа «понимания» (в смысле: специфики других культур и цивилизаций) и уважения к «другим», предельный западноцентризм. Наступление на традиции и религии, уникальные культуры и самобытные системы ценностей оправдывается при этом принципиальной нереформируемостью (в смысле неспособностью к модернизации) ряда незападных стран и народов, способных-де только оказывать постоянное сопротивление мировому «прогрессу» и триумфальному шествию «демократии» по планете, порождая один только экстремизм и терроризм. Призывы же к действительному «диалогу культур и цивилизаций», которые между прочим неоднократно шли с Востока, не принимались, отвергались американцами «на корню» 15.

С нашей точки зрения, вполне исчерпывающая характеристика. Заметим: нигде такого рода культурно-цивилизационная агрессия, шедшая под знаменами «глобализации», «установления нового мирового порядка» (читай: «порядка» по-американски и/или так называемой Глобо-Америки, т.е. стоящей за официальным Вашингтоном «мировой закулисы») не проявила себя так рельефно, как на Ближнем и Среднем Востоке. Как писал в свое время академик Е.М. Примаков: «...диалог между двумя цивилизациями (Западом и Востоком. – В.Р.) загоняется в тупик попытками силой распространить на Ближний Восток и Северную Африку ту модель демократии, которая привилась на Западе – без учета цивилизационных, традиционных, исторических особенностей арабского мира, менталитета его населения. Силовое навязывание демократии стало не просто отличительной чертой американской экспансии на Ближнем Востоке, но и ее идеологическим оправданием» 16.

Стоит ли удивляться тому, с какой «маниакальной» последовательностью США наносили удары (как, например, раньше в случае с «Бурей в пустыне» или сейчас – в Сирии или в Ираке, вроде бы воюя с ИГИЛ) или угрожают их применением по одному из духовных центров мира, «сердцевине» Старого Света – Междуречью?! Почему они с такой злостью «вцепились» некогда в несчастные Ирак (в эту страну достаточно давно) и Сирию (с недавних пор)?! Ответ очевиден – помимо нефти, естественно, «судьба ближневосточного региона в духов-ном смысле является предельно важной для любой претендующей на мировую власть группировки, которая строит свой глобальный проект» 17.

Вот истинная причина столь решительных действий США в данном регионе. «Формула» же их действий проста: уничтожение одного из важнейших очагов «цветущей сложности» современного мира, желание любой ценой унифицировать проживающие здесь народы путем «стирания» их культурно-цивилизационной идентичности, стремление создать из стран этого региона «архипелаг слабых сообществ», жестко (а если надо, то и жестоко) управляемых из единого центра. Просто после «арабской весны» 2011 г. американцы стали действовать изобретательнее, более хитро.

Не сказать, кстати, чтобы эта самая «весна» оказалась для них как снег на голову. Вовсе нет. Во-первых, разного рода американские фонды, «мозговые тресты» и стоящие за некоторыми из них разведслужбы немало сделали для того, чтобы обосновать и принципы распространения вируса этих «революций» и отработать соответствующий инструментарий в виде новомодных «твиттер-технологий» и использования социальных сетей (Facеbook и др.), а во-вторых, получив отмашку Вашингтона, они принимали прямое участие в подготовке лидеров и команд арабских «неформалов», понимая, что час многих тиранов настал... Прекрасным примером здесь могут служить, скажем, египетские формирования «Движение 9 апреля» и «Кефайя» («Хватит!»). Всего же, по некоторым данным, в летних «лагерях демократии», организованных американцами, прошло интенсивное обучение 150 тыс. (!) молодых людей из Египта. И все они впоследствии стали участниками революции на улицах Каира и других египетских городов. Но вашингтонские стратеги – и это факт! – все же проморгали начало этой «весны». Это уж потом, как бы вослед бегущему поезду они попытались вскочить на его подножку. Более того, попытались направить развитие событий в ряде стран Ближнего Востока и Магриба в выгодное для себя русло, хотя тут же сбились на обычный шаг. После событий в Ливии и Египте США дают всем понять: у них-де есть свой шаблон действий в стратегически важных странах и регионах и он вполне может стать шаблоном для будущих вмешательств в духе ливийской операции «Одиссея. Рассвет» – там, где они сочтут это необходимым. Параллельно с этим мы наблюдаем эволюцию доктрины НАТО, которая значительно расширяет театры военных действий, де-факто превращая мир в одну не-ограниченную зону ведения огня [18].

Точно так же – уничтожая очаги «цветущей сложности», – американцы ведут себя и на других региональных «площадках». Нигде Вашингтону не нужны сильные региональные центры силы, могущие оспорить или просто поставить под сомнение американскую монополию. Единственное, в чем он по-настоящему заинтересован, так это во фрагментации региональных пространств и дроблении образующих их (в качестве «ядер») крупных государств.

Проиллюстрируем, как конкретно работает технология по «переформатированию» неугодных США государств и/или политических режимов с опорой на свою более раннюю работу 19.

В ней мы описали уникальную интеллектуальную находку, которую некогда сделал один из руководителей Сапатистской армии национального освобождения и кумир антиглобалистов субкоманданте Маркос (это псевдоним, под которым скрывается Рафаэль Себастьян Гильен Висенте – леворадикальный писатель и философ, главный идеолог движения индейцев, борющихся за широкую автономию от Мексики в штате Чиапас) 20.

Суть той «технологии решения проблем», которую США использовали и используют сегодня в зонах с повышенной нестабильностью и излишней (для них) проблемностью, Маркос выразил следующим образом: «разрушение и обезлюдение, с одной стороны, восстановление и реорганизация, с другой». Мы же, в свою очередь, расшифровываем это так: а) разрушается сложившаяся политическая структура региона, ликвидируются неугодные режимы и/или страны, имеет место искусственная (инициируемая извне) фрагментация отдельных государств; б) «вычищается» в прямом и переносном смысле слова «площадка» для работы, где пришедший в страну/регион издалека «архитектор» с помощью нанятых для этого «рабочих» собирается возводить новую конструкцию (в данном случае, естественно, геополитическую), и ликвидируются все те индивиды, группы, общности и т.д., кто мешает или, в принципе, может помешать этому «строительству»; в) «под свой интерес» новоявленный «архитектор» производит некоторые восстановительные работы, «реанимирует» работу тех объектов разрушенной инфраструктуры и производственных систем, которые, с его точки зрения, могут и должны быть использованы в новых условиях, т.е. приносить реальный доход; г) наконец, происходит окончательная реорганизация «площадки», в результате чего она приобретает тот вид, который планировался изначально «архитектором». Это сопровождается эстетической отделкой конструкции и основных ее элементов, соответствующим дизайном, стыковкой переоборудованной «площадки» с другими (уже подвергшимися подобному переоборудованию) «площадками» и ее «вписыванием» в общий гео-политический ландшафт мира.

Именно так совершается «перекрытие» (overlay) мирового пространства или какого-либо стратегически важного его сегмента. И так же после «удачного» опыта на Балканах (причем в течение достаточно долгого периода времени) США поступают на Ближнем и Среднем Востоке, в ряде стран Магриба, а теперь пытаются осуществлять «перекрытие» в зоне Сахеля. То же самое США делают сегодня на Украине, где, во-первых, де-факто разрушают и без того слабую государственность этой страны, и, во-вторых, всемерно поддерживают крайних националистов с тем, чтобы те бесконечно злили Россию и оказывали на нее постоянное давление.

Надо сказать, что у США сложилась своя «оригинальная» (общемировая!) практика выстраивания весьма специфических отношений со «странами-изгоями», иные из которых (наиболее неприемлемые для США) с не-давних пор стали именоваться даже «государствами-хищниками» (pre-datory states). Этой, с позволения сказать, «новацией» американский дискурс обязан таким двум авторам, как Ч. Капчан и А. Маунт 21.

Все «хищники» и/или «изгои» (не важно, как конкретно называют и дифференцируют эти страны в Вашингтоне) для США – однозначно вне цивилизованного мира. Они – элементы той «Неинтегрированной Бреши» (Non-Integrating Gap), о которой еще в начале 2000-х гг. интригующе и красочно писал американский военный аналитик Т. Барнетт. А как надо поступать с «Брешью», коль скоро она стратегически угрожает Западу в виде агрессивной среды? Ясно как: ее надо пространственно ее сокращать, а еще лучше – просто ликвидировать. Если присмотреться к тем географическим параметрам «Неинтегрированной Бреши», как их определяет Т. Барнетт в одной из своих главных работ на эту тему 22, то можно сделать вывод, что это едва ли не половина современного Мира! Каково?! Кто этим должен заниматься? Понятное дело: сверхдержава, обладающая соответствующими ресурсами и образующая сердцевину другого мегарегиона – «Функционирующее ядро» Мировой Системы (Functioning Core), олицетворяющее все лучшее и передовое, что есть в так называемой глобализации. Последнюю, правда, Т. Барнетт и подобные ему теоретики понимают исключительно как «принуждение-к-американизации» без предоставления «не-Западам» особого геополитического выбора.

При этом американцам не откажешь в последовательности действий и жесткости позиции при ведении дел с «проблемными» (как они говорят) государствами и режимами. Здесь нельзя не упомянуть «Стратегию национальной безопасности», опубликованную еще в марте 2006 г. 23. Назвав в качестве главных критериев своего отношения к другим государствам и ре-жимам такие факторы, как соответствие/несоответствие их внешнеполитической линии американскому пониманию демократии и участие/неучастие этих государств в борьбе с неугодными США режимами, официальный Вашингтон указал на семь стран, являющихся непримиримыми врагами США. В их числе оказались тогда КНДР, Куба, Беларусь, Мьянма/Бирма, Зимбабве, Сирия и Иран. В другом американском документе 24, причем в порядке строгой субординации, названы такие «страны-изгои»: Иран, Пакистан, Узбекистан, Венесуэла, Сирия, КНДР и Судан (эта страна фигурирует в списке Пентагона еще с 1997 г.). Для полноты картины не хватает только России. Но и здесь американской стороной пару лет назад внесла «поправ-ку», которая явно отдает духом «холодной войны» (с явным намеком на возможность «горячей»...).

Однако, как бы того ни хотелось американцам, далеко не всем «по сердцу» такие их установка и система действий. Если «малые» и/или просто слабые государства вынуждены смиряться с этим, то это никак не может устроить самодостаточные и четко выделяющие себя в цивилизационном отношении державы, стремящиеся проводить независимую от США политику. Одним из них ныне является Иран, которому тысячу раз из-за океана тыкали в лицо, бросая обвинения в военной направленности его ЯП. Но правящий в стране режим аятолл это не сильно задевает, на поверку он оказывается для США довольно-таки «крепким орешком».

В 2005 г. в рамках «шестерки» международных посредников США все же вступили в переговоры с Тегераном, президент США Б. Обама пошел-таки на ядерную сделку с Ираном. И что же в итоге? А сегодня, видите ли, Вашингтон она не устраивает и он, мало того, что разрывает соглашение с режимом аятолл и вводит новый пакет санкций против этой страны. Довод один: Ирану доверять нельзя, втайне он все равно ведет ядерные разработки военной направленности и т.д. Подогревает такую неприязнь американцев к Ирану, конечно, и их давняя обида из-за событий 1979 – 1981 гг. (захват посольства США и длительное удерживание там на положении заложников американских граждан). Между прочим, даже сами американские эксперты (разумеется, из числа объективно мыслящих...) прекрасно понимали и понимают подоплеку конфликта США с Ирана, спровоцированного Западом и ныне вновь обострившегося из-за позиции именно Вашингтона (ЕС в дан-ном случае как раз продолжает считать ядерную сделку с Ираном не только правомерной, но и необходимой). Вот, например, интересные мысли на сей счет, которые мы находим работе известного американского специалиста по геополитике и публициста Роберта Д. Каплана «Место географии» 25. Стоит внимательно прислушаться к ним.
По его мнению, 80-миллионный Иран требует к себе очень внимательного и одновременно весьма уважительного отношения. Дело в том, что это не какое-то рядовое (обычное) государство региона, каких немало, а крупный игрок макрорегионального уровня. А в прошлом это, как-никак, первая супердержава Древнего мира! Имеющий мощный экономический потенциал, на сегодняшний день это – третий в мире по запасам нефти (18 млрд т) и второй по запасам природного газа (27,5 трлн куб. м). Но много больше, чем эти факторы, по Р. Каплану, выгодное местоположение Ирана. Он располагается на Иранском нагорье, неприступной естественной крепости («Кастилии Ближнего Востока»), которая возвышается над нефтедобывающими регионами Ближнего Востока, Персидским заливом и Каспийским морем. В Персидском заливе сосредоточено до 55 % запасов не-очищенной нефти, а Иран господствует над большей частью залива, от р. Шатт-эль-Араб, на границе с Ираком, до Ормузского пролива за тысячу км.

География ставит Иран в привилегированное положение и создает условия для доминирования в Афганистане, Центральной Азии и Ближнем Востоке. Из западной части Иранского нагорья открываются дороги в Ирак, восточной и северо-восточной стороны в Центральную Азию. Побережье страны в Ормузском проливе огромно и, в принципе, позволяет Ирану господствовать в Персидском заливе, противовесом чего сегодня выступают ВМС США. Одновременно с этим Иран имеет также участок в 300 км Аравийского моря, что делает его жизненно важным для будущего доступа стран Центральной Азии к океану и международным морским коммуникациям.

Однако, есть факторы и поважнее, чем геоэкономические... Дело в том, что на просторах «Великого Пятиморья» только у евреев и персов есть тексты и культурные традиции, которые дожили до нашего времени. Персидский язык (фарси) в отличие от многих других языков не был вытеснен арабским, хотя и перенял арабское письмо. Р. Каплан замечает: учитывая тот факт, что таджикский, урду, хинди, бенгальский и иракский арабский языки либо являются вариантами фарси, либо сложились под значительным его влиянием, «можно проехать от Багдада до Калькутты и все равно остаться в пределах некой разновидности персидской культур-ной среды».

Далее. Как национальное государство и развитая субцивилизация исламского мира Иран имеет более древнюю историю, чем большинство регионов арабского мира и все страны Плодородного полумесяца, включая Месопотамию и Палестину. Как удачно выражается Р. Каплан, «в Иране нет ничего искусственно созданного»; само наличие соперничающих центров власти в рамках его клерикального режима говорит о более высоком уровне институционализации, чем где-либо еще на «Большом Ближнем Востоке», за исключением, пожалуй, Турции и Израиля. Помимо этого, Р. Каплан подчеркивает: «Как Ближний Восток является четырехугольником, где сходятся Африка и Евразия, то есть «мировой остров» (это известный термин самого Х. Маккиндера. – В.Р.), Иран – то самое ближне-восточное место глобального соединения. «Ось» Хэлфорда Маккиндера нужно переместить с центрально-азиатских степей к югу от них, на Иранское нагорье. Вовсе не удивительно, что Индия и Китай, чьи военно-морские силы в определенный момент XXI в. могут разделить господство над евразийскими морскими путями, вместе с ВМФ США всячески обхаживают Иран и стараются угодить ему. Хотя Иран значительно меньше по размеру и количеству населения, чем две эти державы, или Россия, или Европа, если уж на то пошло, он из-за ключевого геоположения на Ближнем Востоке – как в плане расположения, так и населения и энергетических ресурсов – также имеет первостепенную важность для геополитики».

Одним словом, как особая (отдельная) субцивилизационная «плита» и крупное, весьма амбициозное государство, как богатая ресурсами и самодостаточная страна Иран – сильный игрок на мировой арене. И де-факто США уперлись-таки в эту «твердыню» (хотя понятно, что и в ней есть свои трещины). Но... искус любой ценой преодолеть сопротивление упрямых персов у Вашингтона все же велик. Поэтому, с нашей точки зрения, подлинная причина конфликта США с Ираном, его истинная геополитическая подоплека состоит в том, что «возвышение» Ирана как сильного и весьма влиятельного игрока на мировой «шахматной доске» знаменует собой серьезный сдвиг силовых полей на всем Ближнем и Среднем Востоке и является едва ли не главным препятствием, которое стоит на пути утверждения тотального контроля США над этим стратегически важным регионом мира во исполнение амбициозного проекта «Новый Ближний Восток» – проекта, который устами тогдашнего госсекретаря К. Райс был заявлен в Тель-Авиве еще в июне 2006 г. (данный проект, по мнению Белого дома, был призван заменить устаревший и исчерпавший свой «ресурс» прежний проект «Большого Ближнего Востока»; по мнению ряда западных СМИ, сама же К. Райс стала «изобретателем» данного термина). Именно в этом, а не в чем-то ином, состоит «невралгический узел» всей иранской проблемы.

Что же касается такого важного, но в данном случае вторичного момента, как необходимость сохранения режима нераспространения ядерного оружия (ЯО), в чем, собственно была суть обвинений официального Вашингтона в адрес режима аятолл, то это для США не более чем тщательно разработанный политический дискурс, которым он умело прикрывает свои главные претензии к Тегерану. Хотя (странное дело) «нелояльность» к Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) таких государств, как Израиль, а также не участвующих в этом договоре Индии и Пакистана, которые время от времени тоже «поигрывают мускулами», почему-то остается без особого внимания. Что касается Израиля, то практически всеми сильными мира сего, причем молчаливо, он признан в качестве ядерной державы (наличие у еврейского государства ЯО стало общепризнанным фактом после широко известной и достаточно скандальной истории с израильским физиком М. Вануну. Однако официальный Тель-Авив этот факт ни подтверждает, ни опровергает. Такое поведение вполне объяснимо: во-первых, многозначительное молчание позволяет держать в напряжении и страхе вероятных противников, во-вторых, это не вызывает особых нареканий со стороны международного сообщества и, в-третьих, заявить об обладании ЯО означает получить жесткий ответ со стороны США. Последнее особенно важно для Израиля. Ведь при подобном варианте развития событий Вашингтон будет вынужден действовать против Израиля, ибо, согласно американскому законодательству, на страну, которая прямо заявляет об обладании ЯО, автоматически распространяются жесткие экономические санкции [26].

Таким образом, на сегодняшний день вне договорного пространства находятся четыре страны: Израиль, Индия, Пакистан и КНДР, которая вышла из ДНЯО еще в январе 2003 г. Говоря о позиции и поведении США, в том числе и в отношении Израиля, удивляться не приходится: они как были в прошлом, так и продолжают оставаться тем образцовым государством, которое повсюду про-водит политику двойных (иногда даже тройных) стандартов. В этой связи мы нельзя не согласиться с мнением весьма осведомленного специалиста по Ирану Д.В. Суслова, который, говоря о провозглашенной президентом США Дж.Бушем после событий 11 сентября 2001 г. «войне против международного терроризма», пишет, что ее действительная цель «с самого начала состояла в достижении управляемости и подконтрольности региона Ближнего и Среднего Востока со стороны США. Это квинтэссенция нынешней американской стратегии. Очевидно, что для Ирана подобная задача не только неприемлема, но угрожает самому развитию и выживаемости страны, как они видятся всеми частями иранской элиты – от клерикалов до либералов.

Статус Ирана как региональной «великой державы» и даже регионального гегемона, тем более обладающего ядерным оружием, несовместим с концепцией управляемости региона Соединенными Штатами. С другой стороны, окончательная потеря контроля над регионом Ближнего и Среднего Востока означает кризис идентичности для США как мировой державы № 1, осуществляющей миро-системное регулирование, и дестабилизацию международной системы в целом. Именно в этом, по нашему мнению, главное противоречие между США и Ираном, которое, оставаясь в плоскости анализа «США – Иран» разрешить невозможно (выделено нами. – В.Р.) [27].

Не хотелось бы думать, что описанный нами несколько лет назад силовой сценарий разрешения иранского конфликта (причем с вариантами) [28] все-таки возобладает, хотя тема «наказания строптивых персов», в основном с подачи Израиля, который де-факто уже столкнулся с персами в Сирии, вовсю педалируется в западных СМИ и некоторых политических кругах США. В этом смысле после пробы сил НАТО, за спиной которого стояли США, на ливийском ТВД и не скрываемом желании самого Вашингтона полностью «обрушить» едва ли не самого надежного союзника Ирана в регионе – режим Б. Асада абсолютно исключить такой вариант развития событий нельзя. Но здесь, однако, стоит сделать уточнение: Иран – это все же не Ливия и не Ирак, который практически не сопротивлялись при вторжении на их территорию. Иран будет и сопротивляться, и может дать весьма неприятный для Америки ответ.

Почему это так и какой именно ответ Иран может дать своим «обидчикам» - об этом во второй части нашей статьи.

Литература
1. Haass R. The Reluctant Sheriff. The United States after the Cold War. – N.Y.: Council on Foreign Relations Press, 1997. – P. 41.
2. Дериглазова Л.В. Асимметричный конфликт в современной американской политологии // Международные процессы. – 2002. – № 2.
3. Степанова Е.А. Интернационализация локально-региональных конфлик-тов // Международная жизнь. – 2000. – № 11. – С. 84.
4. Горовиц Д. Теория межэтнического конфликта // Этнос и политика: Хрес-томатия / авт.-сост. А.А.Празаускас. - М.: Изд-во УРАО, 2000. - С. 223.
5. Лебедева М.М. Международные конфликты в современном мире: их исследование и урегулирование // Международные отношения: теории, конфликты, движения, организации. Изд. 2-е, перераб. и доп. / под ред. П.А. Цыганкова. – М.: Альфа-М: ИНФРА-М, 2007. – С. 100-101.
6. Рябцев В.Н. Геополитическое пространство современного мира в региональном измерении (опыт морфологического анализа). – Ростов н/Д: Изд-во «Фонд науки и образования», 2018. – С. 70-71.
7. Сэлэкьюз Дж., Рубин Дж. Фактор силы в международных перего-ворах // Международная жизнь. – 1990. – № 3. – С. 31-36.
8. Переслегин С.Б. Самоучитель игры на мировой шахматной дос-ке. – М: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2006. – С. 117-122.
9. Лебедева М.М. Политическое урегулирование конфликтов: Подходы, решения, технологии. – М: Аспект Пресс, 1997. – С. 25.
10. Рябцев В.Н. Современный иранский кризис как объект геополитического анализа: региональный и глобальный контекст. – Ростов-на-Дону: Изд-во ЮНЦ РАН, 2008. – 576 с.: карт., табл.;
11. Рябцев В.Н. Ядерная программа Ирана и Запад // Актуальные проблемы Европы: сб. науч. трудов. – Вып. 3: Европа и политические процессы на Ближнем и Среднем Востоке. – М.: ИНИОН РАН, 2012. – С. 106-162.
12. Панин В.Н., Рябцев В.Н. Американские технологии «переформатирования» государств Ближнего и Среднего Востока в современных условиях // Вестник Пятигорского государственного университета. – 2017. – № 3. – С. 180-185.
13. Рябцев В.Н. Ближний и Средний Восток как геополитически расколотое пространство (современный контекст) // А-фактор (научные исследования и разработки). – 2018. – № 2. URL: http://www.a-factor.ru/tekushchij-nomer/item/60-blizhnij-i-srednij-vostok-kak-geopoliticheski-raskolotoe-prostranstvo-sovremennyj-kontekst
14. Кожанов Н. Жесткая сделка: стоит ли хоронить ядерное соглашение с Ираном. URL: https://www.rbc.ru/opinions/politics/03/05/2018/5aeab0f59a79476668a7c723
15. Халидов Д. Россия и исламский мир // Северный Кавказ. – 2005. - № 41 (окт.). - С. 1, 6-7.
16. Примаков Е.М. «Арабская весна» и теория столкновения цивилизаций // Российская газета. – М., 2011. – 27 июля.
17. Джемаль Г. Мировые элиты в свете иракского кризиса // Смысл. – 2003. – № 4.
18. Крашенинникова В., Росс А. Ливия: шаблон будущих военных вмешательств. URL: http://www.oborona.ru/includes/periodics/geopolitics/2011/0314/2050 5705.
19. Рябцев В.Н. Современный иранский кризис как объект геополитического анализа: региональный и глобальный контекст / отв. ред. В.А. Авксентьев. – Ростов н/Д: Изд.-во ЮНЦ РАН,2008. – С. 94-95.
20. Субкоманданте Маркос и другая революция. Сапатисты против Нового мирового порядка / пер. с исп. – М.: Гилея, 2002. – С. 169.
21. Kupchan Ch., Mount A. The Autonomy Rule. Issue № 12. 2009 (Spring). URL: http://www.democracyjournal.org/12/6680.php
22. Barnett Thomas P.M. The Pentagon New Map. War and Peace in the Twenty-First Century. – N.Y.: G.P. Putnam’s Sons, 2004. – P. 26-27.
23. The National Security Strategy of the USA. March 2006 URL: http:// geo-rgewbush-whitehouse.archives.gov/nsc/nss/2006/
24. Сценарии дальнейших вторжений. Официальные документы Пентагона / под. ред. Ст. Эллиотта / пер. с англ. – М.: Европа, 2009. – С. 5.
25. Каплан Р.Д. Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного / пер. с англ. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2016. – С. 282-286.
26. Примаков Е.М. Конфиденциально: Ближний Восток на сцене и за кулисами (вторая половина ΧΧ – начало XXI века). - М.: ИИК «Российская газета», 2006. – С.340-349.
27. Суслов Д.В. «Иранский вопрос» в мировой политике ХХI века и его возмож-ное решение // Иранский мир и Юг России: Прошлое и современные перспективы / отв. ред. Ю.Г. Волков. – Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2004. – С. 159-160.
28. Рябцев В.Н. Ядерная программа Ирана и Запад // Актуальные проблемы Европы: сб. науч. трудов.... – М.: ИНИОН РАН, 2012. – С. 148-149.

ACUTE INTER-STATE CONFLICTS
ASYMMETRICAL TYPE ON A BILATERAL BASIS:
THEIR NATURE AND IMPLICATIONS FOR REGIONAL AND INTERNATIONAL SECURITY
(on the example of the Middle East)
Part one

V. N. Ryabtsev
North Caucasus scientific center of higher education
Institute of philosophy and socio-political Sciences
southern federal University,
Rostov-on-don

Annotation. The work is devoted to acute asymmetric interstate conflicts at the regional level of the world system, in which the United States is most often the leading party. The nature of such conflicts, peculiarities of their course and consequences for regional and international security are analyzed. As a precedent, the paper analyzes the long-standing conflict between the United States and Iran over its nuclear program, which has recently sharply escalated. The author considers the official political discourse of Washington, which he skillfully covers his claims to Tehran, and the true goals of the sharp confrontation between the USA (+ Israel) and Iran in the middle East.

Key words: the modern world; asymmetric conflicts; reasons for their aggravation; philosophy and technology of the USA's work with "undesirable" States/regimes; Iran as a regional power; Iran's nuclear program (YAP); the conflict between the USA and Iran over the YAP of Tehran; its background and geopolitical background; nuclear weapons; the Treaty on the non-proliferation of nuclear weapons; new us sanctions against Iran.

References
1. Haass R. The Reluctant Sheriff. The United States after the Cold War. – N. Y.: Council on Foreign Relations Press, 1997. - P. 41.
2. Deriglazova L. V. Asymmetric conflict in modern American political science // International processes. - 2002. - № 2.
3. Stepanova E. A. Internationalization of local-regional conflicts / / international life. - 2000. - № 11. - P. 84.
4. Horowitz, D., the Theory of ethnic conflict // Ethnicity and politics: a Reader / AVT.-comp. A. A. Prazauskas. - Moscow: Publishing house urao, 2000. - P. 223.
5. Lebedeva M. M. International conflicts in the modern world: their research and settlement // International relations: theories, conflicts, movements, organizations. Ed. 2nd, revised. and DOP. / under the editorship of P. A. Tsygankov. - M.: alpha-M: INFRA-M, 2007. – Pp. 100-101.
6. Ryabtsev V. N. Geopolitical space of the modern world in the regional dimension (experience of morphological analysis). - Rostov n / A: Publishing house "Fund of science and education", 2018. – P.70-71.
7. Selects George., Ruby J. Factor of power in international negotiations / / international life. - 1990. - № 3. - P. 31-36.
8. Pereslegin S. K. is a self-taught game On the world chess Board. – M.: AST; SPb.: Terra Fantastica, 2006. - P. 117-122.
9. Lebedeva M. M. Political settlement of conflicts: Approaches, solutions, technologies. - M: Aspect Press, 1997. - P. 25.
10. Ryabtsev V. N. The modern Iranian crisis as an object of geopolitical analysis: regional and global context. – Rostov-on-don: publishing house of SSC RAS, 2008. - 576 p.: cards., table.;
11. Ryabtsev V. N. Iran's nuclear program and the West // Actual problems of Europe: collection of scientific works. labours'. – Vol. 3: Europe and political processes in the middle East. – M.: INION ran, 2012. – Pp. 106-162.
12. Panin V. N., Ryabtsev V. N. American technologies of "reformatting" the States of the Middle East in modern conditions // Bulletin of Pyatigorsk state University. - 2017. - № 3. - P. 180-185.
13. Ryabtsev V. N. Middle East as a geopolitically split space (modern context) // a-factor (research and development). - 2018. - № 2. URL: http://www.a-factor.ru/tekushchij-nomer/item/60-blizhnij-i-srednij-vostok-kak-geopoliticheski-raskolotoe-prostranstvo-sovremennyj-kontekst
14. Kozhanov N. Tough deal: whether to bury a nuclear deal with Iran. URL: https://www.rbc.ru/opinions/politics/03/05/2018/5aeab0f59a79476668a7c723
15. Khalidov D. Russia and the Islamic world / / North Caucasus. - 2005. - № 41 (Oct.). - P. 1, 6-7.
16. Primakov E. M. "Arab spring"and the theory of clash of civilizations. Rossiyskaya Gazeta. - M., 2011. - July 27.
17. Jemal G. world elites in the light of the Iraqi crisis / / Sense. - 2003. - № 4.
18. Krasheninnikova V., Ross A. Livia: a template for future military interventions. URL: http://www.oborona.ru/includes/periodics/geopolitics/2011/0314/2050 5705.
19. Ryabtsev V. N. The modern Iranian crisis as an object of geopolitical analysis: regional and global context / resp. the editorship of V. A. Avksentyev. - Rostov n / A: Ed.-candidate of chemical Sciences,2008. - P. 94-95.
20. Sub-commandant Marcos and another revolution. The Zapatistas against the New world order]. – Moscow: Gileya, 2002. - P. 169.
21. Kupchan Ch. Mount A. The Autonomy Rule. Issue No. 12. 2009 (Spring). URL: http://www.democracyjournal.org/12/6680.php
22. Thomas P. M. Barnett, The Pentagon New Map. War and Peace in the Twenty-First Century. - N.Y.: G. P. Putnam's Sons, 2004. 26-27.
23. The National Security Strategy of the USA. March 2006 URL: http:// geo-rgewbush-whitehouse.archives.gov/nsc/nss/2006/
24. Scenarios for further incursions. Official documents of the Pentagon / under. edited by St. Elliott / lane.from English. - Moscow: Europe, 2009. – C. 5.
25. Kaplan R. D. the Revenge of geography. What can you tell me the geographical map of the coming conflicts and the battle against the inevitable / per.from English. – Moscow: Kolibri, Azbuka-Atticus, 2016. - P. 282-286.
26. Primakov E. M. Confidential: the middle East on stage and behind the scenes (the second half ΧΧ – the beginning of the XXI century). - Moscow: IIK "Rossiyskaya Gazeta", 2006. - P. 340-349.
27. Suslov D. V. "the Iranian question" in the world politics of the XXI century and its possible solution // Iranian world and the South of Russia: Past and modern prospects / resp. edited by Yu. G. Volkov. – Rostov n/D: Izd-vo sknts VSH, 2004. - P. 159-160.
28. Ryabtsev V. N. Iran's nuclear program and the West // Actual problems of Europe: collection of scientific works. labours'....